Но полу кровь смешалась с мочой и водой, натекшей из худых ржавых труб. Было скользко, сливной бачок продолжал завывать, а входную дверь уже, кажется, кто-то несколько раз дернул.
Кича бил уползающего человека в спину и никак не мог пробить ребра. Тогда он рывком перевернул его и несколько раз окунул клинок в мягкий дергающийся живот.
Дубровин наконец начал умирать. Рот беззвучно открывался и закрывался, руки дергались в судорогах. Глаза затягивала матовая пелена.
Вскоре он перестал дышать.
Кича обвел туалетную комнату взглядом – все было забрызгано кровью, как на бойне. Хотелось скорей сорвать окровавленную спецовку, под ней была чистая одежда. Он решил все же подстраховаться. Подошел к лежащему человеку, приставил нож к левой стороне груди и навалился на рукоятку всем своим весом.
И тут покойник ожил. Он захрипел и выставил вперед руки, будто надеялся защититься, однако лезвие уже достало сердце. Дубровин умер, теперь уже окончательно.
Кича стащил с себя промокшее от крови тряпье, вытер алые капли с лица, помыл руки. Он не стал только отклеивать усы – нужно было еще выбираться из здания.
Никто не помешал ему добраться до дому. И там наконец навалился тяжелый, беспросветный ужас. Кича страдал невыразимо, это длилось две недели. Его мучили разные страхи, он закрывал уши руками, когда слышал шаги на лестнице. Казалось, что он все-таки не добил Дубровина и тот скоро придет, чтобы подвергнуть его такой же мучительной смерти.
Еще он боялся, что сам Мустафа подошлет убийц, чтоб избавиться от свидетеля. И что быки-охранники в темных очках разыщут его, ворвутся в квартиру и разорвут на части.
Постепенно это ушло. Мустафа успокоил Кичу. Он избавил его от долга и поставил курировать небольшой район, спокойный и стабильно доходный. Еще несколько месяцев Кича прислушивался к разговорам, желая узнать, как откликнулся город на убийство в институтском туалете.
Но город молчал. Видать, действительно мелкой сошкой был тот старьевщик, хотя берег себя как зеницу ока.
Кича надеялся, время стерло все чувства, мучения, которые пришлось испытать в залитом кровью туалете и позже, дома. Казалось, и сам черт не брат, и море по колено. Появилось даже некое гордое осознание, что испытание кровью сделало Кичу железным бригадиром.
Но стоило только задуматься, провести несколько минут с воспоминаниями годичной давности, как в груди расползалось ледяное пятно.
Мустафа слишком жестоко подшутил сегодня над Кичей. Но Кича не знал, что в скором будущем сама судьба подшутит над ним еще более жестоко.
Была пятница, вечер, и в клинике почти никого не осталось. Только дежурная смена торопливо ужинала в конференц-зале да тройка охранников галдела в холле, обсуждая, куда им поехать выпить пива.
Григорий тоже уходил домой, когда у дверей его перехватил Донской. Как обычно, к вечеру он был уставший и сердитый.
– Торопишься куда-нибудь? – спросил он.
– Вроде нет, – пожал плечами Гриша. – А что, есть неотложные дела?
– Очень неотложные и необыкновенно важные! Выпить со мной водки.
– В честь чего? – на всякий случай поинтересовался Григорий.
– В честь того, что этот проклятый день наконец кончился. Ну как?
– Повод достойный, – согласился Григорий.
– Сейчас доставят ужин из кафе, – сообщил Донской, когда они расселись в креслах его кабинета и включили телевизор. – Можем пока малость размяться. Что будешь – джин, коньяк?
– Ты говорил насчет водки...
– Грамотный подход, – одобрил Донской, открывая шкафчик. – Ты точно никуда не торопишься?
– Будь спокоен.
– Какой-то профессор говорил, что пятьдесят грамм водки перед едой – очень полезно, – сообщил Донской, наполняя крохотные рюмочки. – Ты знаешь об этом?
– Мне ли не знать? Только не профессор, а академик. И не перед едой, а после. Фамилию вот не помню...
– Пятьдесят грамм – это он, конечно, поскромничал, на свой возраст посчитал. Сто пятьдесят – еще куда ни шло... А поскольку последнюю неделю я вообще спиртного в рот не брал, то сегодня восполню ущерб здоровью.
– Ты какой-то сам не свой, – заметил Григорий. – Что, проблемы?
– Ну, проблемы у нас каждый день... Главная из них – переизбыток подлецов на планете, а в нашей стране особенно. У России две беды – дураки и подлецы, знаешь?
– Я слышал – дураки и туалеты.
– Нет, Гриша, дураки и подлецы. Туалеты, дороги и многое другое – это только следствие. Пей давай.
Некоторое время они сидели молча, глядя в телевизор.
– Говорят, ты спас прекрасную незнакомку из рук злодея? – ожил наконец Донской.
– Не совсем незнакомку. Это та девушка, которую мы подвозили. Помнишь?
– О-о! Надо же, как тесен мир... Гриша, это, наверно, судьба. Теперь ты, как спаситель, просто обязан увезти ее на белом коне. Записал телефончик-то?
– Да, она оставила на всякий случай. Кстати, чем все кончилось?
– Ты еще не знаешь?
– Не спрашивал, как-то все некогда... Главное – кончилось.
– Ну, побеседовали мы с этим Гансом. От души раскаялся и дал честное пионерское слово, что больше так не будет.
– Он в самом деле фотографировал?
– Не знаю, аппарата при нем не нашли... Но вообще, он планировал с нами дела иметь, деньги получать, под своей «крышей» держать. Хотя сам – пустое место, мелочь. Ребята, конечно, объяснили ему, что перспектив на этот счет никаких. Он долго прощения просил, хотя и затаил злобинку. В любом случае тебе волноваться незачем, а прочие вопросы мы сами решим...
Дверь приоткрылась, в кабинет просунулась физиономия Кости-стоматолога.
– Ого! Тут праздник, а я и не в курсе! – воскликнул он, взглянув на початую бутылку «Русского бриллианта». – Здесь всех угощают или только избранных?